Все повторяется. Бабушка снова не может встать, прямо как… сколько… пять лет назад уже. Все то же самое, только теперь я не могу просто встать, позвать маму, переложить эту задачу на нее и спокойно лечь спать. Мама в Израиле, и на три недели обязанность надевать бабушке ночной памперс и возить ее перед этим в туалет легла на меня. Сегодня, когда я привезла ее в комнату, она сказала, что вот, мы ведь три недели видимся каждый вечер, и я ни разу не поговорила с ней. Да, я не хочу с тобой общаться. Попытка объяснить, почему это так и почему я не могу ей доверять, кончилась тем, что она несколько раз меня перебила и сказала что-то настолько больное, что я развернулась и ушла в мамину комнату, курить. Даже не удивлена, что не помню, что конкретно она мне сказала, очень уж это простой для понимания механизм - вычеркивать из памяти то, что задевает особенно остро. Мне больно в этой ситуации. Бабушке, вероятно, тоже больно, но я ничего не могу с этим сделать. Я просто продолжила смотреть, игнорируя два или три крика - она звала меня, игнорируя стук в стену и звонки. Просто офф звук. Я поймала себя на мысли о том, что это не для того, чтобы она поняла, что эти разговоры бесполезны, слушалась и быстрее вставала. Нет. Я просто искала в себе какие-то силы на то, чтобы вернуться к ней. Не то чтобы это было просто, но где-то спустя минут двадцать я справилась. Пришла к ней, а она рассказала, что встала к подоконнику, чуть не упала и села на кровать. И теперь не может встать и пересесть на кресло, что пыталась, но не получается. Просила поддержать ее за локоть. Но я ответила, что ей надо справиться с этим самой. Это слишком остро все. Будто меня ухнули на пять лет назад, и я снова та самая беспомощная девочка с острым чувством вины, провоцирующим первую в жизни прическу атаку. Впоследствии я ещё много раз с ней встречалась, но больше в связи с каким-то романтическими отношениями, а первая была из-за неспособности помочь больной бабушке. Она там с кем-то говорит по телефону. Наверняка жалуется на меня. А я ведь попыталась, я начала говорить о том, как обстоят дела, я была готова вывернуть душу наизнанку, рассказывая о том, как я все это ощущаю. Каким тяжёлым бременем она висит все эти б бесконечные семнадцать лет на маме, как это на ней сказывается, как остро я ощущаю тяжесть, которую добровольно несёт мать, как мне тяжело было и остаётся все эти годы разделять с матерью эту ношу, может быть, смогла бы даже выговорить о том, насколько нездоровая, болезненная обстановка царит в этом доме. Но бабушка, хах, она стала перебивать меня. Я говорю, как тяжело, имея в виду маму и себя, а она перебивает - да, очень тяжело, мне очень тяжело. Она ничего не слышит, кроме себя. Это бесполезно. Она и не услышит. Она задаёт десятки вопросов, но никогда не хочет слушать, только говорить. А все, что я могу сказать и сделать, наверняка будет использовано против меня. И пересказано всем подругам, общине, моему крестному - моему бывшему духовнику.

Мне позвонил дядя. Мой бесполезный дядя, любимый сыночек бабушки. Значит, ему она и звонила. Спрашивал, надо ли ему брать такси и приезжать, или мы можем справиться сами. Что бабушка плохо себя чувствует сейчас. Напоминаю, что она всегда себя плохо чувствует. Рассказывает, что последнее время ей хуже и хуже, как будто я этого не знаю и не вижу. Да, она, возможно, скоро сляжет, да, это, возможно, случится сегодня, прямо сейчас, озвучиваю мысли вслух. Но своим приездом Ваня ничего не изменит, только мои и свои нервы трепать будет, потратит время и деньги. Ты уже достаточно потрепал мне нервы, когда жил здесь, говорю, не надо больше этого делать. Если я пойму, что нужна помощь, я тебя позову. Почему я должна объяснять подобные вещи великовозрастному мужику, теоретически являющемуся моим "близким" родственником? Говорит, что поддерживал ее под локоть, и она вставала, что ей надо раскачаться. Нет, Вань, ей просто нужно внимание, чтобы ей помогали везде и во всем, потому что она не может справиться со своими страхами - думаю, но говорю лишь о том, что она либо может встать, либо не может. Третьего нет. Два часа ночи, а мама все ещё без памперса, напоминает Ваня. Сделай это. Хуйню не говори. Бросает трубку. Указывать, что мне делать - чересчур. Господи, дай мне сил не сойти с ума окончательно с этой семейкой. Выкурю ещё одну и попробую ещё раз зайти к бабушке. Господи, пожалуйста, если ты хоть как-то меня слышишь, пусть все обойдется, пусть сегодня бабушка всё-таки сможет, пожалуйста. Я совсем скоро съеду, я во всю ищу квартиры, сегодня я в сумме потратила на это около пяти часов. Только не тогда, когда я одна дома, и кроме меня здесь никого нет. Пожалуйста. Я не хочу нести это бремя. Я никогда не соглашалась на это. Пожалуйста, я с чувством вины за то, что она перестала ходить, живу, и это порождает меня убивать. Пожалуйста, мне очень страшно, что на меня ляжет новое бремя - вины за то, что она перестанет вставать. Господи, у меня и так очень много страхов. Пожалуйста, подожди ещё немного. Пожалуйста, я не готова к этому. Я не готова. Я хочу сбежать. Если бы я могла сбежать из этой чертовой жизни, когда она поворачивается ко мне такой задницей. Если бы это было хоть сколько-нибудь смешно. Просто, пожалуйста, пусть как-нибудь сегодня все разрешится. Пожалуйста. Умоляю.

Девочка, а ты будь сильнее, не реви. Тебе никогда нельзя быть слабой - вот, смотри, как ты до этого дошла. Сегодня тебе действительно нельзя быть слабой. И нельзя быть ребенком. И нельзя быть безответственной. Моя голова это тюрьма, это клетка, это прутья из тяжёлых рифов гитары, они вибрацией текут из пост-рок композиций, вливаются из колонок в стол, дальше, в пол, и через ноги проникает во все мое тело. Не плачь. Нельзя. Нельзя. Нельзя. Покури, возьми себя в руки, возьми в руки бабушку, будь лапочкой, подставь локоток, слушай и молчи, не в тряпочку, а в себя молчи, выплескивать вовне свое молчание - непозволительная роскошь для тебя. Возьми в руки сигарету. Молодец. Прикури. Молодец. Можешь подумать о том, как сегодня дошла до парка горького, играла в настольный теннис с незнакомыми людьми, и Мильта позвонил из психушки, и пятнадцать минут из своего крайне ограниченного времени потратил на разговор со мной. Думай об этом, если тебя это отвлечет. Будь готова прервать поток текста не позже, чем закончится сигарета. Ты в себе и все в тебе. Все будет хорошо, даже если ты в это совсем не веришь. Не думай так много, эти нескончаемые буковки нужны только тебе, и никому больше. "Возьми себя в руки, дочь самурая" было недавно в каком-то из каналов. Все, хватит, стоп. Когда закончится сигарета ты встанешь и сделаешь все как надо. И все будет хорошо. Господь тебя услышит, бабушка сможет встать, Ваня не приедет, я досмотрю серию и лягу спать с яойной мангой или книгой Арнхильд Лаувенг в обнимку. Сигарета заканчивается. Пора.