Искренне надеюсь, что все и правда сейчас начинает налаживаться, и я прошла низшую точку пиздеца, теперь поднимаюсь. Надеюсь, что мне не только на одно утро так показалось. Заставлять себя что-то делать все так же непросто, зато начали получаться две вещи: писанина и ударка. Я могу встать и тут же сесть писать, может, сегодня все-таки заполню пробелы. С ударкой не то чтобы все распрекрасно, но дело сдвинулось с мертвой точки начиная с пятницы. Я тут, с тех пор как мама сказала, что все-таки оплатит мне занятия, стала надоедать папочке, чтобы он посоветовал мне, куда обратиться. Это принципиально, чтобы он одобрил, чтобы сам меня направил, уж в этом я точно никому, кроме него, доверять не хочу. Но у папочки, кажется, свой пиздец, и он особо не отвечал. Мы вообще уже черт знает сколько не виделись. Почему-то я уверена, что он еще вернется и встречи еще будут, поэтому спокойно жду. Уже наступает новая весна с тех пор как он снова появился в моей жизни. Хм. В четверг он вдруг написал, что уже договорился об индивидуальном уроке на пятницу, что все оплатил, и чтобы я поехала вместо него. Урок на час в итоге превратился в урок на полчаса, потому что и я заблудилась в железных дверях, и Антон опоздал. Оказалось, что Леню случайно на улице поймал парень, который проводил пробный урок, на который я не так давно ходила. В том же месте, в том же помещении, но все равно найти было трудно. Оказалось, что он учится в какой-то бизнес школе, и ему нужно было выйти на улицу ни с чем и заработать денег, так что он предложил Лене индивидуальный урок за 300р, которые потом мне отдал, потому что "это ни о чем", потому что давно уже не вел индивидуальных уроков, а мне постарался дать максимум, который можно было дать за полчаса. Научил меня записывать простые ритмы, показал несколько основных, проверил, какие я могу сходу сыграть, а с какими возникали проблемы, потому что никогда не пробовала играть так. Показал восьмушки и это "и", ничего особенного, но если уметь записывать, то можно понаписать кучу разных комбинаций, и если всех их проигрывать, то, я надеюсь, я стану чувствовать себя уверенней за установкой. Папа обещал еще материалы прислать. Когда я оттуда ушла, мысли об ударке стали навязчивее, к тому же я как раз снова перекачала себе на телефон пост-рок, и сейчас слушаю только его. Теперь мне хочется таскать с собой еще и листочки и ручку, чтобы иметь возможность записывать то, что я слышу в наушниках, когда мне хочется снять партию, по крайней мере основной ритм. Про сбивки я молчу и тихо плачу в темном уголке, куда мне, если у меня даже хват неправильный. Я слушаю инструкции в разных видеозаписях, пытаюсь делать правильно, но некому меня поправить и исправить. Может, я тупая?

На это мероприятие я поехала не одна. Аня, видимо, забеспокоилась из-за моих гипер апатичных и пессимистичных речей вечера четверга, и на следующий день спросила, дома ли я, и, увидев положительный ответ, написала, что скоро приедет. К тому моменту, когда она доехала, времени до выхода оставалось уже совсем немного, я как раз сидела за установкой и пыталась хоть что-то сыграть, чтобы быть чуть более подготовленной. Радовалась, что у меня получилось себя заставить. Мы успели посмотреть одну серию Наны, взяли барабан и Аня поехала со мной в Марьину Рощу, что оказалось для меня большим сюрпризом. И крайне приятным. Не знаю, в каком бы я уже была состоянии сейчас, если бы Аня не появлялась, не приезжала так часто. Рядом с ней спокойно и легко, почти не зависается, и даже шутится, как будто и не было никакой апатии. Я тут обсуждала с мамой планы на будущее, говорила о том, как мне нравится перспектива пойти в РГГУ, что я туда прошла еще в первый раз, на бюджет, на очное, и как дерьмово то, что бабушка мне об этом не сообщила. Мама ответила, что нет, это не дерьмово, потому что я получила испанский, потому что у меня появилась Аня. Да, Аня - это весомо, ради одного настоящего друга стоило делать крюк, хоть десять крюков по дороге жизни. У нас с мамой почему-то нет четкого разделения на ее и мою жизни, иногда меня это пугает и мешает, но, как правило, я не замечаю. Она говорит, что любит Аню, а я люблю Машку, Ирку, Соньку, говорит, хорошо относится к Марине и неплохо к Марс, я - к Юльке, потому что с ними трудно. Все время, когда мы говорим о Беллле Леонидовне, у меня такое ощущение, будто она пытается ей навязаться через меня. Я понимаю, что ощущение ложное, и стараюсь понять, что это "семья, которая могла бы у нее быть", но не случилась. Не знаю, как к этому относится. Ситуация и так сложная и запутанная, а тут еще и мама добавляет. Хотя это правда, она могла бы усложнять ситуацию гораздо существеннее, но не делает этого и старается относится ко мне с пониманием. Она всегда жаловалась, что у нее нет тылов, и теперь хочет, чтобы этими тылами стала Белла Леонидовна. Но ведь ей тоже тяжело. На ней и так висит семья, и не одна. Куда ей еще третью. Я не хочу навязываться, я не хочу ни о чем просить, хотя Белла Леонидовна сказала, что я могу к ней обращаться. Мне все еще это кажется слишком неправильным. Мама говорит, чтобы я спросила у нее про школу ударных, но я все так же категорична. Мне кажется, что будет лучше, если сейчас будет платить мама, а я потом сама, как только у меня появятся деньги. Я еще не начала работать, а уже думаю о том, на что потрачу первую зарплату, как куплю себе наконец-таки новую педаль хета, стойки, крепления, провода, винтики для педали бас-бочки, специальный стул для ударных, как куплю себе билеты на крутые фестивали, например, на дикую мяту, на которой будет пятница. Белла Леонидовна испугалась моих таких разговоров, потому что считает, что девушкам логичней в первую очередь думать о кофточках и прочем, говорит, что у меня плохие гены, от отца. Но мне ведь все нравится. Меня ведь устраивает все так, как есть. Еще она мне показывала свои огромные запасы украшений и обещала со мной поделиться, сказала, что Асе уже часть дарила. Там их столько! Даже я оценила, хотя назвать меня любителем побрякушек меня очень трудно. С десяток детских подарков висит на стене, совсем не нужные и не используемые, три почти не ношенных кольца, как-то с ними не сложилось, а на столе лежат три украшения, которые я ношу: рунный круг, подаренный случайным знакомым на полчаса, влюбивший меня в себя каким-то непонятным магизмом той встречи, самой вещи, оттенком тайны; круглый синий грузинский крестик и маховик времени, вот и все. Я все детство терпеть не могла украшения, они мне мешались, и первым исключением из этого правила стали феньки. Около двух или трех лет я носила их не снимая, а потом на запястьях остались белые широкие полосы, однако память была недолгой. У меня даже нет специального места, чтобы складывать это богатство. А еще, мне всегда нравилось смотреть на серьги и выбирать их, но у меня не проколоты уши. И крайне маловероятно, что я стану это менять.

Так вот, Аня сопровождала меня в Марьину Рощу, мы вместе думали над тем, какая из железных дверей наша, лопали покрывшиеся тонким льдом и замаскировавшиеся лужи, бродили по пустым коридорам в поиске хоть каких-нибудь признаков жизни, слышали только флейту, а на барабанах вокруг все играли только на электронных. После мы пошли в KFC, и я со спокойной душой потратила все Ленины деньги на Аню. Если понадобится, найду из чего вернуть. Не оставлять же ребенка голодным. В этот раз посмотреть Нану не удалось, Аня ее так и не докачала, а вайфай не ловился. "Придется общаться", пополам с залипанием. Поехали на болото. "По-моему, Лев ебет труп". Если какие люди и были, их разогнала очередная съемка. Я ушла подальше, к самому мосту, все-таки достала барабан и принялась учить Анечку новым ритмам. Мне хотелось хоть что-то сделать, и, кажется, Аня была довольна, что радовало. Подходила к ментам и к самому Льву, спрашивала, как они относятся к кальяну. Я хочу снова обрести цель пребывания на болоте, я хочу вернуть себе то, что ускользает из моего настоящего, так упорно, что, кажется, еще немного, и я уже не смогу это удержать. Болото - мой дом, и его второй год подряд рушат. Мне нужно, мне чертовски необходимо найти что-то еще, кроме барабана, который в отсутствии дудки совсем меня не вдохновляет. Я вспоминаю зиму, проведенную на болоте с кальяном, когда мы стояли у скамейки, с Винтом, Сеней, Лешим, Даней, как нам было наплевать, есть ли кто-то еще, и достаточно было того, что мы просто собрались вместе. А кальян был трубкой мира, объединяющей нас. Как я сидела на газоне и собирала людей, как я все время его поддерживала, как меня знали как кальянщицу. Я подготовила себе замену на барабане: Аню и Гошу. Ане буду помогать, Гоша, думаю, справится сам. Аня будет играть на Тоше, Гоша на днях купит себе свой барабан. Я могу себе позволить снова взять с собой кальяшу и мирно сидеть в сторонке, наблюдать, я могу себе позволить расслабиться. Я хочу помочь месту не умереть, я хочу сделать хоть что-то. Я хочу, чтобы пятницы были счастливыми. Я вспоминаю, как это было. Живи, болото, пожалуйста, живи. Я верю, что нас не убить и не убрать, что лето снова будет таким, каким я его помню.

Мне все так же хочется убежать и чертовски не хочется писать о плохом. Я думала еще в субботу утром сесть и писать поток мыслей, но почему-то остановила себя. Пиши уже хотя бы что-то. Пятница. Ко мне должен был приехать Адельфос. Он не был на болоте, но мы были на связи. В какой-то момент мне позвонила бабушка с тем чтобы я поехала к Никите на день рождения. Ладно. Тспш. Надо написать хотя бы как-то. Итак, ровно неделю назад, в воскресенье, когда я сидела у бабушки за компьютером и показывала ей видеозаписи с наших концертов, испанского театра, Никита написал мне. Я написала, что Белла Леонидовна рядом, я пыталась предупредить его, чтобы он не писал ничего такого, но он написал "только, пожалуйста, не дай бог не рассказывай про последний срыв", и дальше мне пришлось объяснять. Нет. Я могла как-то обойти это, я наверняка могла бы что-то придумать, но я не придумала. Я не предупредила. И я рассказала много того, чего Белла Леонидовна не знала про Никиту и Асю. В их глазах я их предала. Это понятно. Я бы на их месте подумала и чувствовала бы то же самое. Я вспоминаю, как 21.12.12 Федя извинялся, что не может помочь, и ушел вниз по эскалатору, оставил меня с мамой, как я считала его предателем и не могла простить. Я понимаю, что они чувствуют. Я знаю, что я уже ничего не могу исправить, знаю, что у меня был выбор: встать на сторону Никиты или на сторону Беллы Леонидовны, так это было. И я его сделала. И теперь понимаю, что, вполне возможно, я уже никогда не смогу наладить хороших и теплых отношений с братом, как бы ни старалась. Я так, блять, старалась быть идеальной сестрой, мне так этого хотелось. Я так долго хотела, чтобы он БЫЛ, и я все разрушила. Кто угодно может говорить, что я все сделала правильно, или что я не сделала ничего такого, или что он сам виноват, но я все равно буду чувствовать себя предательницей и чувствовать вину. Я сама себя не могу простить. Из-за этого с понедельника на меня накатила такая апатия. Я звонила Никите, ушла в темную комнату, чтобы поговорить с ним, и он кричал на меня. Говорил, что я могла бы сказать "нет". Я долго сидела на кухне с Беллой Леонидовной и слушала, что она обо всем этом думает. Она говорила и говорила. Спрашивала меня, что ей делать, а я сдерживала порывы заплакать и отвечала, что не знаю. Не знаю, не знаю, не знаю. Меня никто не простит. И маховик времени не работает. Я ходила в аптеку за лекарствами Белле Леонидовне, и снова звонила Никите. Он опять на меня кричал и бросил трубку. Я пожалела, что не могу позвонить одновременно Ане и Марине, и набрала гномика. Я знала, что ни одна из них не сможет ничего дельного ответить, но мне и не были нужны советы, мне было необходимо, чтобы кто-то просто был рядом. Я вернулась, увы, без таблеток, бабушка принесла мне сумку, пакет с конфетами, блинчиками и фруктами с собой и тепло со мной попрощалась. У меня уже совсем садился телефон, иначе я бы снова позвонила Ане или набрала бы Марине, но вместо этого сидела, вполуха слушала джаз и думала, не заметила, как прошло время и приехал автобус.

Я боялась, что брат не захочет больше иметь со мной ничего общего, не захочет меня видеть, возненавидит. А он извинился за то, что обвинил меня. Я, конечно, тоже извинялась. Но. Ничего и никуда не делось. Он сказал, что не злопаметен, что злится только Ася. Но и это не обрадовало. Во вторник попросил приехать. Я сопроводила его в больницу на процедуры, мы общались. Еще более напряженно, чем раньше. Конечно, он меня не простил. Я первый раз уехала из их дома не дождавшись возвращения Аси. Никита попросил приезжать всю неделю, но вечером написал, что в среду не нужно, а в среду, что не нужно и в четверг, что приедет друг. Я запаниковала с чтением мыслей, вспомнила работу с психотерапевтом и таблички и спросила у Никиты напрямую. Его ответ подтвердил все мои опасения. Может быть, время что-то и изменит, но сейчас мне только хочется спрятаться куда-нибудь. Моя помощь больше не нужна, я уже сделала все, что могла, и что не могла тоже.

В пятницу звонила бабушка и говорила про день рождения. Я боялась ехать. Не хотела показываться на глаза ни Асе, ни уже и Никите тоже. Я так боялась, что позвонила ему, спросить напрямую, хочет ли он меня там видеть, а он ответил только что-то вроде "ну только ты-то мне мозг не еби". Я расплакалась и убежала к Анечке, позвонила Адельфосу, попросила выехать ко мне, чтобы как можно меньше быть одной. Он приехал. Я совсем не хочу писать о том, что было дальше. Я не хочу ничего помнить. Я просто знаю, что упаковка презервативов мне теперь понадобится не скоро, если вообще еще понадобится. Что я, возможно, больше не стану его звать. Что стало на одного человека, способного развеять мою апатию, меньше. Что вся эта ситуация, длившаяся так долго, подошла к своему (нелогическому) завершению. Он собрался выйти в подъезд покурить, я выкурила две. На вторую он долго не соглашался, смотрел мне в глаза, пока я не пообещала, что дальше курить не буду. Я сдерживаю обещания. Я не собираюсь курить. Но вечер и ночь были отвратительными. Чего я только не вспоминала. И прошлый февраль с Ваней, и лето с Леней, и все свои застарелые косяки. Я не хочу громко называть себя фригидной. Я посмотрю, что будет дальше. Но знаю, что подпустить кого-то к себе теперь будет еще сложнее. Гораздо сложнее. Я обрастаю все более прочным панцирем, скоро он станет непробиваемым. Посмотрим, что я буду делать тогда. В комнате все еще играл пост-рок, мы лежали, держась за руки. Я не хотела пить таблетки, чтобы засыпать. Было около трех часов ночи. Гоша говорил, что ни капли не помог, а сделал только хуже. Я молчала. Он замерз, и я отдала ему свое теплое одеяло, и всю ночь ворочалась под вторым, тонким. Я почти не спала. Утром я сделала вид, что сплю, и терпеливо дожидалась, пока он соберется. Прежде чем уйти, он поцеловал меня в лоб. Услышав хлопок входной двери, я подскочила к окну, чтобы проводить его взглядом. Он не оборачивался, и я не была раскрыта. Первым делом я села прописывать все простые комбинации ритмов, собралась и поехала к бабушке. В эту ночь, какой бы она ни была, я совсем не хотела, чтобы наступало утро. Я до последнего сомневалась, ехать мне или нет. И все-таки я послушно собралась и поехала. Читала книжку, чтобы не думать, за завтраком и в метро. Доехала к бабушке, оттуда на машине (тихо офигела с ее машины) к мясному ресторану, мы заняли места и почти сразу приехали Ася, Никита и его лучший друг Леша. Открытого негатива ко мне не выказывали ни Ася, ни Никита, поздоровались, как ни в чем не бывало. Я заказала себе овощи на гриле и десерт с чаем в конце, большую часть времени слушала, что говорили другие, наблюдала за тем, как бабушка из раза в раз спасает беседу, вырывая нас из опасных пауз то вопросами к Леше, то своими историями. Я была рада, что она спрашивала не меня, потому что сама рассказать мало что смогла бы. Каждый раз, когда мне приходил в голову какой-то факт или история, я слишком долго думала о том, вставить ли ее, и когда лучше, чтобы никого не перебивать. В итоге мое участие в беседе было сведено к минимуму, я сидела в уголке и просто не мешалась. Я не знаю, зачем я там была. Я обещала, я приехала. Единственное положительное это то, что Никите, на удивление, понравился мой подарок: "да ладно!? это я, может быть, даже прочту". Слушая рассказы Леши о его вузе, много вспоминала Адельфоса, и его желание учиться на оператора. Я почувствовала только облегчение, когда все наконец закончилось. Бабушка подвезла меня до метро, я немного поколебалась, думала, может быть, съездить на Арбат. Может, поехать сегодня? Может, там будут люди? Ведь я как-то уходила с арбатскими гулять на всю ночь, ведь столько всего там было, может, там будет что-то хорошее? Написала Сереже, а он уже там. Может, и правда, поехать? Вчера, вернувшись домой, первым делом попыталась сыграть все, что утром написала. Четверть схем вычеркнула, потому что они повторялись, все сыграла, села за видеозапись, пока не пришла мама. Долго с ней разговаривала, и в итоге решила спать у нее. Надо больше тепла. И сегодня, проснувшись, первым делом села за установку. А вчера я ее сначала разобрала, распутала все провода, разместила их так, чтобы они больше между собой не путались, протерла ее. Подумала, что надо к ней как-то побережней относиться. Не выключала в наушниках пост-рок, пока не достала тетрадку и не переключила наушники на установку. Сейчас думаю сесть и еще раз проиграть каждый ритм. Нужно попробовать что-то еще, наверное. Но ведь и с этим освоиться тоже полезно. Уф. Хочется больше деятельности. Но звонить по вузам уже завтра. Сегодня воскресенье. А работа отложилась еще на неделю. Никита, видимо, меня больше не спросит. Может, оно и к лучшему. Для меня.